Отчёт о дискуссии «Семиотико-идеологическая алхимия группы Лайбах: из андерграунда в постмодерн» (6.12.16)
6 декабря 2016 г. на филологическом факультете МГУ состоялась дискуссия “Семиотико-идеологическая алхимия группы Лайбах: из андеграунда в постмодерн”. Событие стало вторым по счету в рамках исследовательского проекта “Культурная антропология творческих сообществ и трансмедийный эксперимент“. Стимулом к теоретической рефлексии стал особый тип идентичности легендарного музыкального коллектива. В своих мультимедийных проектах словенцы свободно сочетают провокативный язык идеологических символов с холодноватой отрешенностью концептуального искусства, а субверсивные настроения андеграунда – с постмодернистской усмешкой. Это позволяет “Лайбаху“ балансировать между буквальностью и иронией, уклоняться от попыток аудитории определить серьезность их заявлений и тем самым превращать замешательство аудитории в часть художественного и политическогоэффекта.
Участие в дискуссии приняли искусствовед Давид Красовец (Москва-Любляна, РАНХиГС), филолог Магда Лойк (Любляна-Москва, МГУ), музыковед и филолог Дмитрий Ухов, а также преподаватели и студенты филологического факультета МГУ, гости из научных и культурных организаций Москвы.
Вечер открыл организатор круглого стола Сергей Ромашко (МГУ). Во вступительном слове он наметил три контекста рассмотрения феномена «Лайбаха»: первый – собственно словенский, в котором участники группы говорят с адресатом о симптомах травматической подвижности государственных границ и их расхождения с рубежами культурно-языковых пространств. Второй – общий контекст искусства и идеологии в период постмодерна – контекст, внутри которого ирония и симуляция перестают быть эффективными инструментами субверсии доминирующего дискурса, из-за чего возникает потребность в новых стратегиях адресации Большого Другого. Особое внимание Ромашко уделил третьему — ареальному — контексту «Лайбаха». В этом аспекте случай словенцев предстаёт как часть историко-культурного опыта целого пояса примыкающих с востока к германскому центрально-европейскому ареалу земель, населённых славянами и угро-финнами. В течение многих веков это была полоса взаимодействия, порождавшего разнообразные импульсы — от религиозно-политических до интеллектуально-эстетических. Во многих случаях эти импульсы реализовались в полной мере уже за пределами пограничного ареала, примером чему могут служить судьбы представителей авангарда (Ласло Мохой-Надя, Тристана Тцара, Марселя Янко и др.). Особую роль при этом играл немецкий язык, неоднозначная коннотированность которого (с одной стороны, национальное прошлое в составе империи Габсбургов, с другой – борьба против фашистов в ходе Второй мировой) являлась важной зацепкой в переосмыслении исторического опыта. Характерно, что в этом поясе многие города имеют двойное, немецко-местное название, включая Лайбах/Любляну, Марбург-на-Драу/Марибор, Петтау/Птуй.
Филолог и переводчик Магда Лойк (МГУ) рассказала о роли словенского языка в процессе формирования национального сознания и национальной культуры словенцев, в течение многих веков включённых в австро-германские структуры. Процесс формирования словенского языка как языка государственно-национального проходил в сложном контексте социально-политических и культурных процессов южнославянского ареала 19-20 веков. В ходе возникшей небольшой дискуссии было обращено внимание на то, что часть словенцев живёт на территории Австрии, в Каринтии и что таким образом тема словенско-немецких культурно-языковых контактов остаётся незакрытой на всех уровнях: от повседневного быта до идеологии.
Филолог и музыкальный критик Дмитрий Ухов предложил участникам дискуссии проследить истоки искусства словенской группы, избрав в качестве главных направлений культурно-исторического экскурса альтернативную музыку США и европейский музыкальный авангард второй половины 20 века. Выбор Уховым широких жанровых и хронологических рамок кажется неслучайным с точки зрения основной интенции его выступления – наметить общую для современного музыкального искусства идею, логику развития. Пожалуй, формат исследовательского проекта тем и хорош, что позволяет браться за титанические задачи и заранее освобождает от перфекционистской неловкости за их незавершенность.
Главными героями историко-культурного нарратива Ухова стали Кейдж и Дюшан, битники и Майлс Дэвис, французские сюрреалисты и Кассаветис, легенды немецкой протоэлектроники «Kraftwerk» и Штокхаузен – иными словами, авторы, давшие культуре не только художественные артефакты удовлетворившего ее уровня, но и привнесшие в нее особый способформирования смыслов. Таким образом, в ситуации, когда сама свобода творчества претендует на то, чтобы стать приемом (как в случае автоматического письма), искусство как никогда до этого демонстрирует свой экспансивный характер в сферы политического и социального, становится лицом к лицу с необходимостью производить значения, которые будут действенны и за пределами искусства. Иными словами, искусство после авангарда немыслимо без политики после авангарда.
В случае «Лайбаха», делающего ставку на запись каверов, обработку и переделку готовых семиотических структур с сопутствующим изменением их содержания, таким приемом представляется гиперидентификация, выражающаяся в проговаривании за оригиналы того, что сами оригиналы сказать боятся.
Искусствовед Давид Красовец (РАНХиГС) поделился своим интерпретативным сюжетом творчества коллектива. Как “Лайбах“ добился разрешения на выступление в Северной Корее и почему упреки в радикализме содержания слышатся как с правой, так и с левой стороны политической арены? Причем тут театр народной культуры и, наконец, как «Лайбаху» удается говорить на языке конкретных идеологических символов, не связывая себя партнерским договором ни с одной тоталитарной идеей? В поисках ответа на эти и другие вопросы Красовец восстановил событийную цепочку творческой эволюции «Лайбаха». В фокусе внимания оказались контакты словенцев с арт-коллективами того времени, разделявшими интерес «Лайбаха» к работе с трансгрессивным опытом в условиях исчерпанности старого художественного языка (Sex Pistols, Last Few Days, Ministry и др.). Следуя мысли Красовца, архетипический вокабуляр «Лайбаха» следует рассматривать как естественную реакцию на исторические травмы двадцатого века, здоровому изживанию которых помешали репрессивные меры против дискурса памяти. “Там где об истории запрещают говорить публично, об истории начинают говорить на языке мифов”, – резюмировал Красовец.
За помощью в подведении промежуточного итога исследователь обратился к видеоэссе Славоя Жижека, записанному специального для документального фильма о выступлении группы в Северной Корее. По мнению философа, эффект эстетического и политического действия «Лайбаха»(при всей условности разграничения этих аспектов) достигается путем “подрывающего утверждения” – установки на концептуальную строгость обращения с идеологическими кодами и гиперидентификацию с властным дискурсом. Вооруженный этой тактикой, художник расшатывает своей серьезностью символические основы политического режима и тем самым блокирует идеологическую «приостановку неверия» (suspension of disbelief).
Анна Яковец
магистрант филологического факультета МГУ (кафедра общей теории словесности)
Давид Красовец (Москва-Любляна, РАНХиГС)