11 декабря 2014 г. прошел междисциплинарный семинар «Иски от мертвых: травма в литературе и истории» под руководством профессора Кэти Карут (Корнельский университет). К. Карут — один из ведущих современных специалистов по гуманитарным аспектам травмы. Профессор Корнельского университета (департаменты английский литературы и сравнительной литературы). Автор книг: Empirical Truths and Critical Fictions: Locke, Wordsworth, Kant, Freud (1991), Unclaimed Experience: Trauma, Narrative and History(1996), Literature in the Ashes of History (2013), Listening to Trauma: Conversations with Leaders in the Theory and Treatment of Catastrophic Experience (2014).
В семинаре приняли участие преподаватели, аспиранты и студенты филологического и философского факультетов. Базовым текстом была избрана повесть О. де Бальзака о наполеоновском офицере, который был признан убитым, но возвращается годы спустя, уже в пору Реставрации, желая восстановить справедливость и вернуть отчужденное имущество. — Как мертвые могут заявить о своих правах перед лицом закона? способен ли закон их услышать? — Отталкиваясь от этих вопросов, участники семинара размышляли о проблеме политической травмы, столь же важной для гражданского субъекта в начале XIX века, сколь и для людей, переживших трагические катаклизмы XX, переживающих их и в XXI веке. Возможно ли свидетельствовать от лица тех, кто исключен из политического поля — если да, то каким образом? На каком языке говорить о событиях, стершихся или стертых из памяти, как личной, так и коллективной? Возможна ли справедливость в мире, где сама история поставлена под сомнение? И каким образом литература может участвовать в акте свидетельствования?
Некоторые впечатления от семинара
Алла Марьина (4 курс р/г)
Кэти Карут начала с описания своего взгляда на поставленную в произведении проблему и рассказала о личном опыте чтения. Повесть рассказывает о переломном моменте в истории Франции, о переходе от революции к реставрации. Рассматривая это в контексте главной проблемы исследований Карут — травмы — мы можем утверждать, что в случае Шабера травмой является революция.
В центре внимания повести оказывается собственность главного героя, и понятие собственности охватывает не только деньги и жилье, но так же и жену полковника и его положение в обществе. Шабер пытается вернуть свою идентичность путем возвращения собственности. И полковник, и его адвокат действуют исключительно в рамках закона, хотя Дервиль и прибегает к некоторым юридическим хитростям. Так или иначе, бумажная волокита и несуразность законов препятствуют человеку, имеющему права эти права доказать. Получается, что речь идет о насилии закона над человеком.
Основной темой является то, что Карут назвала “claim to rights”. Здесь Кэти Карут ссылалась на текст Ханны Арендт и обратила внимание на тот аспект, что именно декларация прав человека создала идею о том, что индивид имеет права. Ханна Арендт пишет, что до декларации подобное представление нигде не было закреплено. Спорным вопросом является так же разграничение прав человека и гражданина. Девятая глава “Упадок национального государства и конец прав человека” из книги “Истоки тоталитаризма” освящает этот парадокс разделения прав на две категории. Повесть Бальзака, понятая через призму текста Ханны Арендт, является примером того, как человек теряет право иметь права. При помощи юридического института главному герою прежде всего приходится заявить не просто о своих правах, — о своем намерении их иметь.
Кэти Карут отметила, что Бальзак, которого традиционно называют реалистом в представленном тексте предлагает читателю сюжет скорее аллегорический, нежели объективно реалистичный. Собственность Шабера, которую тот на протяжении всей повести пытается вернуть, выступающая в качестве маркера прошлого, может быть понята и метафорически. Вопрос об успешности действий Дервиля и Шабера остается для каждого отдельного читателя открытым. Выходит ли Шабер победителем? Карут заметила, что некоторые студенты однозначно отвечают “нет”. Другие считают финал не поражением, напротив — моральной победой. Кэти Карут видит в финале повести драматизм, но не безнадежность. Фигура Дервиля, по ее словам, безусловно воплощает надежду.
После того как Кэти Карут рассказала о своем видении повести, началось оживленное обсуждение. В ходе дискуссии вопросы задавала не только аудитория. Например, Карут поинтересовалась, можно ли, по мнению слушателей, прочитать повесть с точки зрения феминизма. Участники семинара согласились в том, что Розина, супруга Шабера рассматривается в повести в качестве собственности, и это может произвести отталкивающее впечатление на современного читателя, приверженного теории феминизма. К тому же, являясь отрицательным персонажем в тексте, Розина, тем не менее, — один из самых ярких характеров, и только она выходит в конце победителем.
Кэти Карут особо интересовало как понимают повесть участники дискуссии в контексте русской культуры. Было отмечено, что для русского менталитета свойственно недоверие к закону и поэтому бесправие, описанное Бальзаком вызывает особый эмоциональный резонанс у русских читателей.
Анна Швец (4 курс р/г)
Семинар с К.Карут строился по схеме, нашему университету пока что малопривычной. Студент-филолог обычно ожидает, что на семинаре у преподавателя уже есть готовая идея ответа (мораль) или хотя бы его чёткий план (а иначе зачем, собственно, семинар проводить?), и задача беседы — на этот ответ незнающую аудиторию аккуратно навести, истинность найденного ответа подтвердить, во всеуслышанье его озвучить. Американская модель иная: семинар осуществляется на площадке общего “стартового знания”, которое ориентирует всех на дискуссию вокруг неразгаданной смысловой интриги. Обсуждение спонтанно завязывается вокруг локальных точек-вспышек идей и легко перекидывается с одного “маяка” смысла на другой. Примерно так семинар “Иски мёртвых” и выглядел: после краткого, фокусирующего на исследовательском вопросе введения начался обмен репликами, в котором участники непринужденно скользили с одного аспекта истолкования (reading) на другой, не определяя ни один из них как центральный. Сама К.Карут выступала своего рода модератором: она внимательно выслушивала каждую выраженную позицию, вдумчиво суммировала её и нащупывала резонирующие переклички между разными точками зрения так, чтобы из каждый новый мотив вплетался в общую ткань диалога.
“Интрига” семинара была сформулирована следующим образом: “Закон в повести Бальзака «Полковник Шабер» — одновременно и место возможностей, где каждый переживший травматический опыт человек способен заявить о своих правах, и источник травматического опыта”. Как правовой субъект, человек наделен универсальным и, казалось бы, неотчуждаемым правом заявлять свои права перед законом, но —парадоксально — в случае Шабера именно это “по умолчанию данное” право он сначала должен получить (и в этом и сокрыт источник травмы).
Развернувшийся диалог организовался вокруг нескольких концептуально-тематических кластеров: проблемы “транзакции” или обмена между Шабером и его женой; семиотической трактовки самой фигуры Шабера как элемента-знака правовой системы; проблемы “перевода” травматического опыта в плоскость закона; соотношения маргинальности-безумия с нормальным, “законным” положением вещей.
Мне интереснее всего показался третий круг проблем. С моей точки зрения, основную проблему повести можно определить как проблему выразимости опыта, невозможности его понимания, «непереводимости» … Закон не располагает средствами перевода опыта — и единственно успешной альтернативой ему выглядит, я полагаю, литература,- не случайно талантливый юрист Дервилль напоминает романиста. Ведь что делает литература? Литература помещает жизненный опыт в более широкую рамку, разламывает рамки готовых интерпретаций, побуждает читателя выйти из круга готовых суждений.
Алина Захарова (3 курс р/г)
Самое яркое впечатление от семинара с Кэти Карут — полное несовпадение моих ожиданий и реальности. Когда я готовилась к семинару, я читала вступительные статьи из ее книг, где говорилось о феномене травмы, механизмах ее функционирования, причинах возникновения, синдромах и т.д . И соответственно мне казалось, что рассматривая данную повесть, мы непременно должны обратиться к историческому контексту, попытаться предположить, какие изменения в нравах, культуре принесла смена эпохи, затем наложить это на личную трагедию (травму) героя, возможно, с привлечением психоанализа.
Однако же беседа стала двигаться по совершенно неожиданной для меня траектории. Требования Шабера начали рассматривать в рамках юридической риторики, — такой подход показался мне формальным, даже где-то сухим (ведь Шабер хотел вернуть не только имя и собственность, он питал иллюзию, что возвратив себе состояние и «юридическую жизнь», он вернет себе любовь жены).
Затем в обсуждении появился семиотический мотив, новый облик и новый образ мысли Шабера предложили принять за новое означающее.
В конце семинара Кэти задала вопрос: как читают эту повесть в современной России? Как мне показалось, она хотела услышать, какие ассоциации из современной жизни могут возникнуть при чтении, уловить «русский взгляд» на это произведение. Полного ответа на этот вопрос получить так и не удалось, возможно, из-за того, что перед нами, как перед «профессиональными читателями» никогда не ставили такой цели. В самом начале обучения, я согласилась и приняла за ориентир, что, все то, что мне предстоит прочесть написано не для моих глаз, что я не должна прикладывать систему ценностей своего времени к прочитанному, по крайней мере во время анализа произведения: «Филология трудна не тем, что она требует изучать чужие системы ценностей, а тем, что она велит нам откладывать на время в сторону свою собственную систему ценностей <…>Ю. М. Лотман сказал: филология нравственна, потому что учит нас не соблазняться легкими путями мысли. Я бы добавил: нравственны в филологии не только ее путь, но и ее цель: она отучает человека от духовного эгоцентризма. (Вероятно, все искусства учат человека самоутверждаться, а все науки — не заноситься.)» (М. Л. Гаспаров, «Филология как нравственность»).
