Автор: Диана Немец-Игнашева

Трейлер к книге «Толь­ко не дво­рец­кий! Зо­ло­той век бри­тан­ско­го де­тек­ти­ва»

Энциклопедический текст на фоне Википедии

В рамках празднования 300-летия со дня рождения великого русского энциклопедиста на филологическом факультете прошел круглый стол, посвященный энциклопедии. Этот старинный тип печатного издания сегодня быстро меняет привычные формы. Функции его, впрочем, неизменны: описывая «круг знаний», энциклопедия определяет кругозор современного человека, служит и «местом памяти», и инструментом культурного, социального, даже политического воздействия. Энциклопедии широко используются в образовании, университетские ученые принимали и принимают в них самое широкое участие. Поэтому разговор за круглым столом имел не только теоретический, но и практический смысл, — затронув, в частности, опыт филологов по созданию энциклопедических словарей, значение которых как средства аккультуризации возрастает (лингвокультурологический словарь «Пространство русской культуры» обсуждался, в качестве примера, с участием авторов).

В целом пришлось констатировать, что энциклопедическое письмо в Россиии переживает сегодня не лучшие времена. Длительное пребывание в жестком идеологическом поле способствовало складыванию определенного канона (особых требований к фильтрации информации, форм её передачи и т.д.) Сегодня канон утратил прежнее значение, но и поиск более гибкой, вариативной подачи материала не дал пока ярких результатов (или попросту не ведется достаточно активно). Как выяснилось в ходе дискуссии, большинство недавних энциклопедических изданий тяготеют к одному из двух типов. Есть энциклопедии официально-бюрократические, — создаваемые по прямому решению научных институтов или под их патронажем, — как правило, они «солидны» (по возможности с золотым обрезом) и предназначены для дарения, т.е. украшения полок (читать не обязательно). И есть энциклопедии «криминальные», — непрофессиональные, использующие в статьях уже наработанный и порой устаревший материал, к тому же крайне вольно обращаясь с чужим текстом; эти наскоро производимые издания коммерческого назначения вносят значительный информационный «шум» и в без того непростую ситуацию всеобщего полузнания и псевдознания. И в том, и в другом случае сам текст как источник информации, увы, не получает достаточного внимания, выступает нередко лишь в роли «наполнителя» страниц.

Между тем все более ощутимую конкуренцию печатной энциклопедии составляет Википедия как способ перечневой подачи материала с сохранением анонимности пишущего субъекта. Википедия позиционирует себя как общий кладезь знаний, но объективным это знание назвать трудно. Парадоксальным образом, субъективность обусловливается именно анонимным отбором материала и отсутствием какого-либо лица или института, ответственного за создание статьи. О «твердой» фиксации знания и текста, характерной для «галактики Гутенберга» говорить в этом случае уже не приходится: вместо «переключения» от первого издания ко второму возникает постоянная разновремённая текучесть отдельных материалов (нередко их возникновение/исчезновение). Изменения в Википедию могут вноситься почти мгновенно (смерть некоторого лица, чей-то громкий успех или катастрофическое событие тут же находит отражение в Википедии), однако вчерашний текст в ней уже не существует, даже если он был по-своему интересен и отражал определённую точку зрения.

С электронным способом подачи материала хорошо сочетается и такая явно обозначившаяся тенденция: энциклопедический текст уходит от универсальности в сторону все большей «специализации» вплоть до сосредоточения на конкретной области знания, конкретном явлении или лице… что не мешает ему сохранять качество энциклопедичности. Прекрасным примером может служить интернет-атлас «Земля Ломоносова» (2011), который был представлен на круглом столе его автором — С. А. Пчелкиным, заведующим информационным отделом РНИИ культурного и природного наследия им. Дм. Лихачева.

Отличительной особенностью данного проекта является использование многих Интернет-ресурсов: от оцифрованных оригиналов трудов М. В. Ломоносова и его современников до современных картографических разработок (с использованием актуализируемых спутниковых съёмок) — с целью создания целостной картины мира в ее разнообразнейших внутренних взаимосвязях. Мультимедийное пространство интернета, предоставляющее тексты, схемы, старинные гравюры, старые и современные фотографии, музыкальные произведения, позволяет ощутить движение жизни прошлого и лучше понять взаимосвязь элементов ушедшей среды, обычно разнесённых по разным «предметам». Атлас делится на четыре части: «Жизненная среда», «Сочинения и другие труды», «Мифы» и «Перспективы», — он позволяет представить личность Ломоносова в рамках его жизненного пути, но также и в куда более обширном историческом ландшафте (демо-версия атласа представлена на сайте www.heritage-institut.ru).

Как тип текста, широко используемый в образовании, энциклопедия сегодня востребована, подвижна и остро проблематична, — она требует, поэтому, постоянного к себе внимания и обсуждения.

Н. Курова-Чернавина,
аспирант кафедры общей теории словесности филологического факультета

22 ноября на кафедре общей теории словесности в рамках научно-исследовательского проекта «Межкультурная коммуникация в условиях языковой и культурной полифонии» состоялся научный семинар «Образ времени: языковая метафоризация и визуализация в изобразительном искусстве». Гостями этого семинара стали Анастасия Владиславовна Егорова (старший преподаватель кафедры русского языка Московского архитектурного института) и Илья Евгеньевич Путятин (кандидат архитектуры, старший научный сотрудник НИИ Теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств, доцент кафедры истории архитектуры и градостроительства Московского архитектурного института).

А. В. Егорова	И. Е. Путятин

Их доклад стал попыткой осуществления междисциплинарного подхода к изучению представлений о времени. Авторы выделяют в естественном языке человека два основных блока концептуальных метафор, в основе которых лежат представления о времени как о живом существе и как о неживом объекте. Именно эти два типа метафор служат механизмом, позволяющим осуществлять «перевод» абстрактного понятия время с естественного языка человека на язык изобразительного искусства. В качестве доказательств выдвинутой гипотезы авторы доклада прослеживают историю изображения времени в различных видах изобразительного искусства от античности до наших дней, демонстрируя возможность «прочитывания» метафор в визуальном тексте.

01. Хронос. Скульптор Игнац Гюнтхер. 1765-75 гг. Баварский национальный музей в Мюнхене.

02. Акимов И.А. Сатурн, сидящий на камне и обрезывающий крылья Амуру. 1802. ГТГ.

03. Кайрос. Деталь саркофага. Музей античности в Турине. 2 в.до н.э.

04. «Случай и Раскаяние». 1541. Girolamo da Carpi (Girolamo de Sellari oder de’ Livizzani). Дрезденская галерея.

05. «Случай и Раскаяние». Гризайль. 1510 г. Школа Мантеньи. Палаццо Дукале в Мантуе.

06. «Постоянство памяти». Сальвадор Дали. 1931. Музей современного искусства, Нью-Йорк.

07. Каминные часы «Лодка Хроноса. Любовь и время». Франция, 1805 г. Blanc & Fils. Palais Royal.

08. Яцек Йерка. Наука ходьбы («Учимся ходить»). 2005

Межвузовская конференция «Музыка и поэзия в большом городе: к 180-летию Чикаго»
(совместно с Московской консерваторией им. П.И. Чайковского)
30 ноября 2013 г.

 

 

Конференцией открывается программа совместных научных акций, предполагающая взаимодействие филологов МГУ и музыковедов МГК им. П. И. Чайковского. Предметом обсуждения 30 ноября в Рахманиновском зале стало взаимодействие литературной и музыкальной культуры в современном городском пространстве: Чикаго как «джазовая мекка» и родина «Поэтического возрождения» 1910—20-х годов. В конференции приняли участие проф К. В. Зенкин, проректор МГК по научной работе, представители посольства США, проф. С. Ю. Сигида (МГК), проф. Т. Д. Венедиктова (МГУ), проф. Б. А. Ривчун (МГУКИ), доц. О. Ю. Панова (МГУ), ст. преп. А. В. Логутов (МГУ), проф. З. Б. Карташова (МГУКИ) и др.

 

 

 

Фотографии Л. Разгулиной

Круглый стол «Самозарождение читательских сообществ: от кофеен к фандомам»
(кафедра общей теории словесности филологического факультета МГУ
и Центр исследований современной культуры ИГИТИ НИУ ВШЭ)
14 ноября 2013 г.

 

 

Изучение функций и типов чтения, изучение читающих обществ и читательских сообществ всегда было важной задачей социологии литературы, филологии, культурной истории. Но сегодня эта задача приобретает особую остроту и получает новые импульсы к реализации. В то время, как констатация уменьшения читательской активности и «интереса к книге», особенно в постсоветских обществах, становится общим местом, исследователи современных культурных практик встречаются все с большим количеством следов пристрастного, активного, ценностно нагруженного чтения, которое реализуется в новых медиа и в повседневности сообществами по интересам.

Теория литературы идет такому чтению навстречу: в своей влиятельной книге «Для чего используется литература?» (2008) Рита Фелски анализирует основные функции индивидуального чтения, пытаясь ответить на базовый вопрос: «почему мы читаем». В рамках круглого стола мы предлагаем подойти к этому вопросу со стороны анализа читательских сообществ, в деятельности которых ценность и функции чтения оказываются по-настоящему проявлены.

Сообщества читателей можно различатьпо суммарно-классовому, профессиональному или иным традиционным признакам, — нас же интересуют те, что формировались и формируются на волне индивидуального интереса, спонтанно разделяемого и совместно культивируемого творческого удовольствия. Каков механизм формирования таких сообществ в модерных и пост-модерных обществах? Каковы варианты их социальной и культурной «прописки»? Какова их роль в литературной истории и культурной реальности наших дней?

Выбор такого фокуса — по сути, приглашение представить литературу и чтение не под знаком эстетической иерархии, культурной нормативности и идеологических задач — и не, в варианте литературы «массовой», чисто потребительской ценности текстов, — а как поле свободной кооперации, равноправного и разноуровневого взаимодействия субъектов под знаком интерпретативной и творческой свободы.

Не исключено, что возможность подобного читательского творчества с самого начала жила в недрах литературы как современного культурного института. Сегодня она материализуется, в частности, в формах любительской литературы, в виде читательских клубов, и т.д. К этим формам чтения можно и нужно искать адекватный аналитический подход, но заодно, возможно, — и к литературе в целом. Еще сто лет назад элитарный прозаик Генри Джеймс предположил, что жизнь искусства движима не так подвигами авторского творчества, как «дискуссией, экспериментом, любопытством, множественностью попыток, обменом взглядами и сравнением точек зрения». Не стоит ли проверить весомость и продуктивность этой точки зрения?

Основные докладчики:

Татьяна Венедиктова. Сообщества воображения в границах литературы как института.
Наталья Самутина. Великие читательницы: антропология фанфикшн-сообществ.
Ирина Каспэ. Ценность трэша и цена утопии: онлайн активность читателей советской научной фантастики.
Андрей Логутов. Сообщества здесь и сейчас: фигуры обращения к читателю в поэзии и в рок-поэзии.
Екатерина Асонова. Кого и как объединяет детская литература? Опыт включенного наблюдения.

 

МГУ им. М.В. Ломоносова и ИГИТИ НИУ-ВШЭ международный круглый стол (в двух частях)

Тело и телесность в художественном тексте: к антропологии литературы

 

Часть I

Телесное и текстовое: interface

19 мая 2014 17.00 ауд. 1060 (филологический факультет)

Предметом обсуждения стали актуальные разработки проблематики тела/ телесности в контексте литературного творчества – с последовательной постановкой следующих вопросов. – Можно ли говорить о «телесной единице стиха и прозы»? Что представляет собой  телесность как экспрессивный ресурс? Как взаимосвязаны элементарный чувственный опыт, телесный жест (шаг, вздох, взгляд и т.д.) и способ организации и восприятия художественного текста?

Краткие тезисы выступлений

Н. Азарова (Институт языкознания РАН) Длина строки: можно ли формализовать телесность в стихе

Графический ритм стиха зависит от длины строчки. Строка свободного стиха, длина которой определяется дыханием (и шире – телесностью человека), получила название уитменовской строки. Длинная строка демонстрирует неоднозначную связь с телесностью: она может приглашать читателя не прерываться, прочесть (просмотреть) строку «на одном дыхании», тем самым усиливая линейность прочтения, но и наоборот – может усложнять смыслы и затруднять обычное прочтение слева направо, заставляя читателя часто возвращаться к началу строки и перечитывать стих заново. В ритмически организованном философском тексте длиной строки (и телесностью философа) полагается естественный ритмический предел определению.

А. Логутов (МГУ) “‘The body grows outside’: тело как поэтический конструкт в творчестве Эмили Дикинсон”

Лирическая героиня Дикинсон храбро — если не сказать: дерзко — отождествляет себя с телами совершенно различной природы. Она с легкостью становится мужчиной, оружием, животным, призраком — то есть настойчиво пытается трансцендировать границы телесности, спроецировать свое “я” во внешний мир, чтобы затем с удивлением найти его, остановить, зафиксировать ускользание контуров. Какова эстетическая и антропологическая природа этих актов овнешнения, овладения новым телом? Каковы его возможности и риски (“I am afraid to own a Body”)?

В. Фещенко  (Институт языкознания РАН) Телесный дейксис в живописи и литературе: опыт Э.Э. Каммингса, поэта-и-художника

Будет показано, как Каммингс проецирует свои телесные ощущения на холсте и на странице, т.е. как живописный опыт чувственного восприятия мира трансформируется в иносемиотичный опыт литературы. Фигурные стихи Каммингса, подобно кубизму в живописи, экземплифицируют новое восприятие реальности. Посредством телесного дейксиса  указательное поле телесности трансмутирует в указательное поле языка. Телодвижения стиха расшатывают нарративный строй литературного текста. Образующиеся фигуры, маски, речевые жесты создают перформативный эффект “высказывающегося тела” автора.

И. Сироткина  (Институт истории науки и техники РАН) Маяковский и фокстрот

Сочиняя стихи, поэт то укорачивает, то удлиняет шаг, — а ведь это  и есть танец. Тынянов назвал стихи Маяковского «единицами скорее мускульной воли, чем речи», а сам поэт подчеркивал, что ритм его стиха, его «энергия» рождаются из движения, из «гула», который он при этом слышит. Неизвестно, откуда приходит «основной гул-ритм»: «Его может принести и шум повторяющегося моря, и прислуга, которая ежеутренне хлопает дверью и, повторяясь, плетется, шлепая в моем сознании, и даже вращение земли», и – в том числе –  мелодии модных танцев, т.е.  ритмически-музыкальная, кинетически-танцевальная стихия, которая окружала Маяковского.

Н. Свободни (Университет Вашингтона в Сент-Луисе, США) Шаг Нижинского: формы движения в дневнике танцовщика

I analyze the concept and practice of mobility in Nijinsky’s diary. The focus here is not just on the body, but the body in motion. Through his writing, Nijinsky explores and experiences the connection between physical mobility (his walks, dancing) and psychic mobility (empathy, leaps of the imagination). Making this mind-body connection, Nijinsky performs two narrative movements in counterpoint, “движения по вертикальному направлению” and “движения по горизонтальному направлению” (these terms suggested to me by scraps of unpublished dance notation in the original manuscript of the diary at the New York Public Library).

Т. Венедиктова (МГУ) Фигуры чувственного опыта в литературном тексте: «Моби Дик» Г. Мелвилла

Конкуренция сюжетного рассказа и описаний за читательское внимание – одно из самых странных (и остро современных) свойств романного повествования у Мелвилла. Описания замечательны тем, что опыт зрительного восприятия (смотрения, всматривания) в них де-автоматизируется и предстает в итоге как приключение смыслообразования. «Глубочайшие свойства реальности находимы только в опыте восприятия» (У. Джеймс). Формы чувственного опыта, не совпадая с конкретным объектом или знаковым содержанием, открываются разработке, тем самым инициируется процесс литературной коммуникации как взаимодействия, сотрудничества.

А. Уракова (РАШ РГГУ) Репрезентация невидимого: призраки в рассказах Г. Джеймса и Э. Уортон

Призрак, по определению, не имеет тела, тем не менее, вступает в тревожно-миметические отношения с существами из плоти и крови, за счет чего словно компенсирует свою нехватку и что в конечном счете создает эффект “жуткого”. В  экспериментальных, саморефлексивных “рассказах о призраках” Г. Джеймса и Э. Уортон мы имеем дело с виртуозной проблематизацией зазора между телесным и бестелесным, видимым и невидимым.

Н. Самутина (ИГИТИ НИУ-ВШЭ) Телесные практики любительской литературы (фанфикшн) 

Одной из значимых характеристик современной любительской литературы (фанфикшн) является повышенная аффективность и телесность всех связанных с этим типом литературы практик. Она может быть прослежена на уровне конструкции текстов, на уровне практик чтения и на уровне коммуникации в сообществах. Будет сделана попытка тезисно наметить подходы к изучению специфики субъекта этой литературы и того культурного пространства, в развитии которого этот субъект играет немаловажную роль.

Сергей Ромашко, Екатерина Белавина, Наталия Азарова

 

Наталия Азарова

 

Дискуссия

 

Андрей Логутов

 

Сергегй Зенкин, Анна Котомина, Александра Уракова

 

Ирина Сироткина, Nicole Svobodny, Татьяна Венедиктова

 

Владимир Фещенко

 

Ирина Сироткина

 

Nicole Svobodny

 

Александра Уракова

 

Татьяна Венедиктова

 

15–17 марта 2012 г. филологи МГУ и НИУ-ВШЭ провели международную конференцию «Литературоведение и социальные науки: проблемы и возможности диалога. Целью конференции было обсудить «другой» взгляд на литературу из перспективы социальных наук, способы использования литературоведческой оптики в социальном анализе, при работе с категориями действия, опыта, воображения, повествования, техники внедрения инноваций в академическом (дисциплинарном и транс-дисциплинарном) поле, пользу от литературы и актуальные векторы ее теоретизации.

В конференции приняли участие исследователи из МГУ, НИУ-ВШЭ, СПбГУ, Свободного университета г.Берлин, университетов Оклахомы, Антверпена, Льежа, университета Париж-8 и других российских и зарубежных институтов.

 

У. Геертц, Антверпен	К. Пеллетье, Лондон	Р. Шлейфер, Оклахома

 

Подробное освещение конференции см. в статье Артема Зубова, опубликованной в журнале «Новое литературное обозрение» (2013, № 2).

Англо-американская русистика: новые подходы к теории и истории

31 октября 2014 года  состоялась дискуссия «Англо-американская русистика: новые подходы к теории и истории» с участием профессора Евгения Александровича Добренко. Е. А. Добренко — заведующий кафедрой русского языка и славистики Шеффилдского университета (Великобритания), специалист по советской и постсоветской литературе и культуре, автор, редактор и соредактор 15 книг, в том числе монографий: «Музей Революции: Советское кино и сталинской исторический нарратив» (Эдинбург: Изд-во Эдинбургского университета и  Изд-во Йельского университета, 2008; М.: Новое литературное обозрение, 2008); «Политэкономия соцреализма» (Изд-во Йельского университета, 2007; М.: Новое литературное обозрение, 2007).

Участвовали студенты, аспиранты, преподаватели филологических факультетов МГУ и НИУ-ВШЭ.

Отзывы

31 октября в Центре мировой культуры МГУ состоялся «файф-о-клок» с профессором Евгением Александровичем Добренко, заведующим кафедрой русского языка иславистики Шеффилдского университета (Великобритания), ведущим специалистом по советской и постсоветской литературе и культуре и, в особенности, по культурной истории сталинской эпохи. Несмотря на то, что встреча была назначена на конец рабочей недели, вечером в пятницу пообщаться с профессором Е.А, Добренко пришло много заинтересованных слушателей —  не только преподаватели, аспиранты, магистранты и студенты филологического факультета, но и коллеги из ИМЛИ и ВШЭ. Тема встречи была объявлена так: «Англо-американская русистика: новые подходы к теории и истории»,и в центре внимания оказались вопросы, не теряющие своей актуальности по крайней мере в последние 20 лет. Еще в середине 1990-х гг. к этой проблематике обратился журнал «Новое литературное обозрение», открывший рубрику «История и практика зарубежной славистики». в  № 12 за 1995. Интересно, что диагностика «болезней» англо-американской славистики, проведенная Е.А. Добренко, во многом совпадала с теми проблемами, которые были  сформулированы, например, еще в  статье Уильяма Тодда III «Контексты литературной критики: американские ученые и русская литература», вошедшую в  первую рубрику НЛО в 1995 году. Одной из самых болезненных проблем стал дисбаланс, который изначально присутствовал у истоков славистики — акцент на изучении одних периодов и направлений (серебряный век, классика 19 века) и игнорирование других, в том числе и проблемы соцреализма — «большого стиля» сталинской эпохи, как предмета «низкого», «недостойного серьезного изучения». Эти особенности Е.А. Добренко связал с той ролью, которую сыграла в  складывании западной русистики русская эмиграция, а также со статусом славистики как «дотационной» дисциплины (наряду с советологией) и ее «тепличным существованием» на протяжении практически всего ХХ века вплоть до 1990-х гг. После отмены «особого положения» славистики в 1990-х обнаружилось  резкое отставание дисциплины от других наук гуманитарного цикла, неспособность к реальной конкуренции на рынке «академических исследовательских и образовательных услуг».  Еще одной  хронической проблемой, по мнению Е.А. Добренко,  является отсутствие «смычки», согласованности между исследованиями русской литературы в России и на Западе. Вряд ли можно счесть изучение соцреализма панацеей от всех этих болезней, однако эта тема Е.А. Добренко представляется благодатным материалом для славистических исследований на современном уровне, широким полигоном для апробации актуальных подходов и научных трендов, и в первую очередь речь идет о переводе славистики на рельсы интердисциплинарности – ярким примером чего служит, например, монография Евгения Александровича «Политэкономия соцреализма» (М.: НЛО, 2007).

Жаркая дискуссия о судьбах западной славистики и отечественной русистики продолжалась не менее двух часов, после того, как гость завершил свое 40-минутное выступление. Участники разошлись по домам одновременно со студентами-вечерниками, утолив не только интеллектуальный голод – потому что чай на файф-о-клоке был горячий и душистый, а угощение – очень вкусным.

— О. Ю. Панова

Назад, к самой литературе!

Беда русской литературы — в том, что сейчас её мало читают и почти не обсуждают с разных точек зрения. Мы всё больше послушно, ибо научены, видим в ней учительный посыл, развёртку вечных ценностных смыслов, в то время как литература — может быть, самый интересный способ живого и изменчиво-подвижного разговора о настоящем. Зная, что «инженеры душ человеческих» всё сказали за и для нас, мы отчужденно комментируем Текст и жизнь Текста, смиренно эксплицируем неявленную Истину. Но разве утоляется таким образом извечная жажда диалога если не с классиками, то о классике?

Разговаривать о литературе по-прежнему хочется — притом не только с дилетантами и по-свойски, но и профессионально, со всей учёностью, желательно — в широком предметном охвате и не только в пределах нашей страны. Но о чём и с кем дискутировать? Существует ли формат для такого обсуждения? Есть ли площадка, в том числе международная? Если и да, то — крайне неустойчивая. Это обстоятельство обнаружилось в дискуссии с Евгением Добренко, профессором Шеффилдского университета, автором многих книг о советской литературе и давнишним обитателем англо-американской славистической среды.

Собственно, его взгляд на проблему вряд ли можно назвать радостным: «Англистика всегда была и будет востребована, — а славистика и русский язык так же традиционно находятся на последнем месте…Мы — бедные родственники бедных родственников, зависимые от бесконечно далекого богатого дядюшки». Потому и сложилась даже не одна славистика, общая и всем интересная, а несколько, соответственно, и несколько интерпретативных сообществ, замкнутых и ангажированных. Русскоязычная литература использовалась сначала как инструмент «самоопределения» эмигрантами первой волны, потом превратилась в политический проект советологов из ЦРУ. Канон был в каждом случае свой, определяемый то мессианским устремлением сохранить «настоящую» русскую культуру, то заказом сверху. В первом случае его основой выступали — в формулировке докладчика — «Толстоевский» и «бесконечный сервек» (серебряный век), во втором — то, что оценочно прикладывают фразой «литература совка» и исследуют в перчатках социологии. Ни та, ни другая логика, сетовал Добренко, не располагает к плотным междисциплинарным контактам и не встраивается в общее методологическое поле (где успешно работают коллеги-романисты и англисты). Даже самые чуткие к новым парадигматическим «поворотам» теоретические направления в целом тяготеют к исследовательскому консерватизму. — «И когда настали девяностые годы, кто, как не Лотман, снова рассказывал нам всё те же сказки о Пушкине?» — вопрошал выступающий (эта фраза незамедлительно вызвала у «старшего поколения» выражение недоверия на лицах). Даже в лучшем её изводе зарубежная славистика делает ставку на узкий комплекс — «Толстоевский плюс сервек». А это значит, что литература заключена в «башню из слоновой кости» и отключена от тока повседневности, а ведь речь идет о столетиях (19-м и 20-м), когда новые агенты революционной культуры, широкие «массы», производят новых субъектов и новые способы потребления. При наличии множественных теоретических языков описания «литературного факта», используемых в современной гуманитаристике, изучение именно русской литературы остаётся нишевым и узкоколейным: по метко вставленному замечанию О.Ю.Пановой, одно поколение замещает другое в устойчивых ячейках – и больше ничего. Итог — «обанкротившаяся дисциплина», что уже составляет вызов (challenge) для нового поколения исследователей. На этой точке монолог Е. Добренко сменился бурной дискуссией с участием всех присутствующих.

Почти все участники обсуждения (студенты, аспиранты, преподаватели филологических факультетов МГУ и НИУ-ВШЭ) сошлись на том, что преодоление научного «обесценивания» литературоведческой славистики возможно не иначе, как за счет вооружения иными «читательскими» и исследовательскими оптиками — исторической, философской, социологической и культурологической. Подобное обдуманное слияние дисциплинарных горизонтов придаст славистическим штудиям желанную отзывчивость и искомую «поворотливость» к современности, подкреплённые, в идеале  (реплика Т.Д. Венедиктовой), «эстетической чуткостью и теоретической ёмкостью». Так совершится, наконец, и поворот к самой литературе — продукту сотрудничества авторов и читателей, к публичному взаимодействию на этой почве, к возникновению читательских сообществ самого разного характера, как профессиональных, так и не.

P.S.:
В завершение сошлюсь на диалог с коллегой с русского отделения, состоявшийся уже после встречи.
К: … И мы решили, что надо уже создавать свою ассоциацию, а то ведь, действительно, совсем не разговариваем друг с другом, только что народ (причем одни и те же люди! – с радостным возмущением уточнил Добренко) мигрирует из университета в университет.
Я: Мне кажется, что у нас можно найти отдельные места и специалистов, которые склонны искать что-то новое в обсуждении, но в глобальном масштабе руслит выглядит очень уж ненужным. И ещё — постоянно опаздывающим в плане теоретическом… А школьные штампы (вроде — «Пушкин боролся с николаевским режимом»), или штампы «зарубежные», что одно и то же, никто рушить не хочет…
К: Да, ты права насчет методологической отсталости – её как раз труднее всего быстро скомпенсировать. Почему нам, вот, не читают cultural studies, почему не объясняют современные исследовательские техники на первом курсе? Если дальше так будет продолжаться, то я, дойдя до аспирантуры, не выдержу и начну читать такой курс сама.

— Анна Швец, студентка 4 курса филологического ф-та МГУ

 

 

 

 

КИНОКУЛЬТУРА НЬЮ-ЙОРКА

 

4 декабря на филологическом факультете (в рамках семинара «Голливуд, «независимые», авангард: концепция нарративности в киноиндустрии США») состоялась встреча с киноведом и сотрудником ВГИК Сергеем Кирилловичем Каптеревым: он прочитал лекцию о кинокультуре Нью-Йорка, ее зарождении, становлении и состоянии в настоящее время. Публикуем эссе-впечатление участниц семинара – Марины Савиловой и Валентины Зубковой. Сосредоточившись на одном из аспектов лекции – культуре кинопоказа и просмотра – В. Зубкова и М. Савилова сделали ряд интересных наблюдений.

В разговоре с исследователем были сформулированы самые разные вопросы. Существует ли кинокультура отдельного города? Из чего она складывается? Что мы знаем о кинокультуре Нью-Йорка, города, где принимаются решения, влияющие на развитие американской и мировой киноиндустрии? Синематеки и музеи, специфика кинопоказа, киноколлекции, архивы, киношколы, фестивали… Может ли знание об этом обогатить или поменять наше восприятие фильмов? Как город формирует своего кинозрителя?

Начало развития кинокультуры связывают с именем Томаса Эдисона, который весной 1896 года представил публике несколько коротких сюжетов при помощи его системы «витаскоп» (один из ранних прототипов современных кинопроекторов, обеспечивавший проекцию изображения с киноплёнки на экран при помощи электрической лампы накаливания). Но, как это ни парадоксально, он же и затормозил дальнейшее развитие кино на десятилетие из-за монополизации аппаратов.

Необходимо отметить влияние, которое оказал на нью-йоркскую кинокультуру американский режиссер Дэвид Гриффит. В киностудии American Mutoscope & Biograph Co, с которой сотрудничал режиссер, была впервые создана студия, полностью зависевшая от искусственного света (что было для того времени сенсационным событием). О заслугах Гриффита можно говорить бесконечно: он ввел в кинематограф понятие крупного плана, приемы параллельного монтажа, а также работал с известными актрисами и во многом изменил манеру игры на экране.

Появление культуры кинопросмотра, эстетизация этого процесса, связаны, по мнению нашего гостя, именно с Нью-Йорком. Необходимость смотреть киноленту в кинотеатре продиктована идеей, которая применима, впрочем, для любого искусства: произведение должно быть воспринято адресатом именно в том виде, в каком оно было создано. Само сохранение культуры показа и просмотра, связанное с сохранением кино как социального института, во многом зависит именно от просмотра киноленты в оригинальном формате.

С. К. Каптерев привёл несколько интересных примеров трансформации культуры кинопоказа. В середине прошлого века в Нью Йорке было множество кинотеатров, здания которых в наше время используются не по назначению или находятся в заброшенном состоянии. Среди них были такие, как кинотеатр в комплексе Рокфеллер-центра (именно там был показана кинолента «Кинг-Конг» 1933 года), кинотеатр Парамаунт, Талли, Loew’s Kings Theater. Важно отметить, что раньше кинотеатры находились в районах, где жили довольно обеспеченные люди, хотя попасть в кинотеатр мог любой желающий. Нью Йорк в XIX веке был городом эмигрантов, а кинотеатр пространством для общения и местом, куда приходили, как это ни парадоксально, учить язык.

Стремительный технический прогресс видоизменил культуру кинопросмотра. Нью-Йорк в этом смысле является уникальном городом, в котором актуализируется идея преодоления общедоступности и массовости. Большая часть проблем современного кинематографа и причина гибели культуры кинопросмотра кроется в денежном вопросе. Для примера можно взять стоимость билета в кино: если в самом начале, в первой трети XX века он стоил 10 центов, то сейчас цена возросла до небес и составляет, временами, 20 долларов. Таким образом, причина того, почему зрители предпочитают посмотреть кинофильм на компьютере или телефоне у себя дома, становится очевидной.

Сохранившиеся кинотеатры Нью-Йорка возрождают культуру кинопросмотра, устраивая ретроспективные показы или же показы необщедоступных фильмов. Этим занимается, в частности Музей современного искусства, а также некоторые кинозалы (Общество Уолтера Рида в Линкольн центре, Бруклинская академия музыки, кинотеатр Анжелика, где бывают даже показы А. Сокурова), которые не ограничиваются показом общедоступных лент, которые можно будет скачать уже на следующий день. Сейчас, когда вся культура кино уходит в сериалы, а предназначенный для фильмов огромный экран кинотеатра сузился до экрана телефона, это особенно важно. Речь идет не столько о коммерческом кино, а о фестивальном (например, существует Нью-йоркский кинофестиваль) или же, так называемом, независимом кино. Необходимо также сказать, что само понятие «артхаус» (англ. art house) возникло в США во второй половине 1940-х годов. Артхаусом и в настоящее время называется та кинопрокатная ниша, в которую попадают фильмы, не рассчитанные на широкую аудиторию (то есть не «мейнстрим»).

Культура кинопросмотра утверждает возможность некого странного для русской культуры восприятия самого кинотеатра как “храма, а не мастерской”. Сам кинотеатр служит не каким-то безликим пространством, которое используется для трансляции фильма в рамках определенного ограниченного времени (любое коммерческое кино), а является архивом, местом сохранения культуры.

В заключение, можно сказать, что, несмотря на «массовость», кинематографу необходим «правильный» (медийно грамотный) зритель, который бы воспринимал и осознавал происходящее на экране как нечто большее, чем просто фильм, но на общем фоне таких кинозрителей очень мало. Сейчас существует и развивается тенденция к переходу культуры кино в культуру сериалов (телевидение занимает влиятельную позицию еще с конца прошлого века). Но хотя посещение кинотеатра сейчас в какой-то степени теряет свою значимость и традиция просмотра кинолент в оригинальном формате уходит, именно те фильмы, которые не предназначены для массового проката, чаще всего представляют собой ценный эксперимент и имеют право занять место в современной культуре.

— Валентина Зубкова, Марина Савилова